— «Эх, эх… — огорченно думаете вы. — Как жаль, что хороший пакеха Хенаре утратил разум». «Эх, как жаль!..» — подумал сначала и я. Но потом я понял, что у него не безумие, нет! У него много тайных мыслей, и наша пословица о вьюнке, что всегда стелется где-то внизу, — о нем. — Раупаха задал второй вопрос оробевшим мальчикам: — Ответьте, не говорил ли вам пакеха Хенаре, что бывают хорошие и плохие ваикато, хорошие и плохие нгапухи, хорошие и плохие терарава, хорошие и плохие нгатипаоа?

— Да, вождь, он говорил нам так, — последовал дружный ответ.

Тогда Раупаха воздел руки к небу и воскликнул:

— О сыны и дочери славных воинов легендарного Хаовенуа! Вдумайтесь в эти слова. Чему учил наших детей сладкоголосый пакеха? Чтобы эти юноши, став воинами, бросались на своих врагов, протыкая копьями животы, дробя палицами черепа? Нет, нет, он хочет иного: пусть они, прежде чем убить ваикато или нгапуха на поле боя, долго-долго заглядывают ему в глаза, ощупывают и похлопывают его по спине, гадая, хороший он или плохой. Пусть враги, смеясь, нанижут наши уши на прутья. Вот чего хочет пакеха Хенаре!

Злой гул заглушил последние слова Раупахи.

Тот снова поднял руку:

— И еще говорил пакеха этим юношам, что нгати не должны больше мстить своим обидчикам. Надо простить их, да, простить и на зло ответить добром.

Он обвел слушателей сверлящим взглядом и, отыскав среди них Катау, соседку Генри, указал на нее пальцем.

— Ты, Катау, вдова бесстрашного Те Репо! Беги же домой, скорее, скорее!.. Собирай свои вещи, вырви кумару из ручонок ребенка и все-все отдай ваикато, убийцам твоего мужа. Торопись, Катау, торопись ответить добром на зло!

Истерический крик молодой женщины разнесся над площадью. Несколько человек вскочили, в гневе потрясая кулаками, и Раупаха не сразу восстановил тишину.

— Слушайте, чутко слушайте меня, люди, чьи предки приплыли на славной ладье «Таинуи». Пусть эти пятеро юношей сами скажут вам, что говорил им желтоволосый тохунга о своих сородичах — пакеха! Говори ты!

Раупаха ткнул пальцем в подростка, стоящего к нему ближе других. Запинаясь, тот стал вспоминать, как тохунга Хенаре внушал им, что нгати ничего не должны перенимать у пакеха — ни вооружения, ни одежды. Он добавил, что учитель говорил им о железе, приносящем только вред.

И тогда Раупаха завершил обвинительную речь:

— О люди племени нгати! По вашим глазам я вижу, что теперь и вы не сомневаетесь, зачем поселился среди нас этот хитрый пакеха. Ему ненавистны меткие ружья в руках наших воинов, он хотел бы, чтобы нгати шли под выстрелы с палками и камнями. Его терзает злость при мысли о теплых шерстяных одеялах, под которыми вы спите. Он с радостью утопил бы в море и бесценные железные топоры, и прочные крючки, и острые лопаты. «Эх, эх! — мечтает он. — Пусть нгати были бы безоружными, и нищими, и самыми слабыми, самыми голодными. Как хорошо!»

Раупаха с ненавистью взглянул на Генри Гривса.

— Разве не говорил ты, что плохо быть богатым?

Генри тряхнул головой.

— Я говорил, что плохо, когда есть богатые и бедные… — крикнул он срывающимся голосом.

Вождь рассмеялся.

— Разве плохо, что мы отнимаем у ваикато их свиней и кумару? — обратился он к площади. И, дождавшись, когда утихнут возгласы одобрения, закончил: — Я знаю, кто подослал к нам червяка, подрывающего корни. Его отец, старый Таирути, друг ваикато, — вот кто!.. Вы скажете: «Ну что может сделать с могуществом нгати один человек?» Отвечу пословицей: клин может быть маленьким, но он расщепляет дерево на много частей. Так не лучше ли будет, если мы сами раздробим этот вражеский клин?

Раупаха приблизился к Генри, скрестил на животе руки и, чеканя слова, произнес:

— Напрасно ты надеялся, что после смерти тебе, как тохунге, будут возданы почести. Нет, мы не поставим на твоей могиле резную лодку. Утром ты умрешь, как собака, проклятый лазутчик!..

— Вот и все, — грустно закончил свой рассказ Те Иети. — Рабы привязали Хенаре к резному столбу возле дома собраний. А завтра… Ох…

Он огорченно засопел. Нащупав в темноте жесткую прядь, рассыпавшуюся по плечу дочери, старик погладил ее:

— Парирау… Дочка, ты не уснула?

Парирау не отозвалась. Уткнув лицо в колени, она лежала камнем.

Те Иети тихонько подергал дочь за волосы, но Парирау отбросила его руку.

— Отец… — услышал Те Иети ее горячечный шепот. — По какой дороге вернется Те Нгаро?..

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

которая рассказывает о казни на площади

К полуночи на спящую деревню внезапно налетел влажный ветер.

Деревья приветствовали его вторжение. За день они устали от знойного оцепенения и теперь с удовольствием расправляли затекшие ветви и перетряхивали пыльные листья. А когда разгулявшийся странник принимался ворошить пальмовую чешую крыш, все вокруг наполнялось дробным потрескиванием, похожим на звуки лопающихся на жаровне семян.

Вслушиваясь в музыку ночных шорохов и с облегчением вдыхая принесенные ветром запахи моря, Генри Гривс мысленно обращался к событиям минувшего дня. Он провел на ногах уже много часов, веревки, которыми его прикрутили к столбу, врезались в тело, но сейчас он готов был мириться с чем угодно, даже с мыслью о том, что станет с ним завтра утром. Странное спокойствие сошло на него.

А ведь еще несколькими часами раньше в груди Генри клокотали страсти. Слушать, как Раупаха извращает его слова, было нестерпимо, поведение вождя казалось верхом человеческой подлости. Потом гнев сменила горечь обиды, еще позже накатило отчаяние. Теперь вот пришло спокойствие, так похожее на христианское смирение и так располагающее к раздумьям. Даже коварство Раупахи перестало казаться коварством. Наверное, на месте Раупахи любой маорийский вождь вел бы себя так же. Он тоже увидел бы в мыслях пакеха Хенаре угрозу всему, чем жил его народ до сих пор.

Мог ли он поверить в добрые намерения Генри Гривса? Всю жизнь свою Раупаха привык мерить одною меркой: добром может быть лишь то, что хорошо для нгати. Рабы корчуют лес для нгати, готовят пищу вождям нгати, носят тяжести нгати, сторожат поля нгати. Разве плохо, что у нгати есть рабы? А ружья? С их помощью можно залить кровью деревни врагов — во славу нгати. Братство племен? Но счет взаимным обидам здесь ведется на столетия, и гордость не позволит маори остаться в долгу.

Что ж, он ошибся. Выходит, прав был отец, когда, прощаясь, вспомнил поговорку насчет договора слепого с глухим. Неужели между пакеха и маори глухая стена? Неужели он, Генри Гривс, не в силах разрушить ее?

Генри слабо усмехнулся. Теперь уж точно — не в силах. Завтра его казнят — и за что? За то, что он хотел им добра. Глупая, несправедливая плата. И не стоит винить ни себя, ни их.

Гортанный крик часового, подхваченный порывом ветра, донесся до слуха Генри. Что это значит? Может, вернулся Те Нгаро? Но нет, тишина. Только шелест ветвей, ни звука больше.

Разочарование, охватившее Генри, изменило направление его мыслей. Ему вдруг подумалось, что он совершил непоправимую ошибку, решив поселиться у нгати. Так ли искренне он озабочен судьбой народа маори? Что ему до их будущего? Привычка красоваться перед собой, идиотское самомнение, а вовсе не симпатии к дикарям толкнули его на опрометчивый шаг. Недаром в «Веселом китобое» он не решился сказать правду Джонни Рэнду о своей дружбе с маори. Что остановило его тогда? Стыд? Неверие в свою правоту? Если так, то не стоило уходить от отца.

Генри вздохнул. Возможно, так оно и есть. Но ведь есть еще и Парирау, и Тауранги. Ради них он готов был на все. Тогда. А сейчас? Разве не окрепло его чувство к этой удивительной девушке? Разве позволит он себе плохо подумать о верном своем друге? Они стали еще дороже ему. Да и нгати не вызывают в нем вражды. Смелые, честные люди, и к тому же необычайно сообразительные. Недаром его так поражала их способность на лету схватывать тонкости чужого языка. А с каким искусством они вырезают из дерева свои орнаменты и фигурки, как мелодичны их песни! Поистине талантливый народ.